Иссыкъ-Куль 1911 №6
„Иссыкъ-Куль“.
(Киргизская легенда объ исчезнувшемъ городѣ).
Путевые очерки Семирѣчья. С. Гуцулло.
Далеко, на многія сотни и тысячи верстъ, вдоль всей западной границы Китая тянутся мрачныя, таинственныя, покрытыя вѣчнымъ снѣгомъ цѣпи горъ. Это—сѣверные отроги Памиръ и западные склоны Тянь-Шаня. Къ западу онѣ, подъ именемъ Алая, доходятъ до предѣловъ ханства Бухарскаго, а съ сѣвера, обрываясь крутыми, едва доступными, скатами Кара-Тау, Баласъ-Тау и Ала-Тау, теряются среди безконечныхъ песковъ средне-азіатскихъ пустынь Муюнъ-Кумъ и Отрау.
Горы эти еще не изслѣдованы, хотя попытокъ къ всестороннему изученію было не мало, но пока все сдѣланное въ этомъ направленіи не дало существенныхъ результатовъ, и горное царство попрежнему продолжаетъ быть загадочнымъ и недоступнымъ, и естествоиспытателю придется еще много поработать надъ разрѣшеніемъ тѣхъ задачъ, которыя ему предложитъ природа.
Издали горы напоминаютъ взволнованное и внезапно окаменѣвшее море, но едва вы подыметесь хотя бы на одну самую незначительную и станете лицомъ къ востоку, какъ передъ вашими глазами раскинутся безконечнымъ амфитеатромъ громоздящіяся одна на другую вершины, незамѣтно уходящія ввысь и исчезающія въ лазурномъ небѣ. Неприступными твердынями стоятъ онѣ, увѣнчанныя алмазною короною снѣговъ, и такъ далеко ушли отъ земли, что и сами не въ состояніи разглядѣть, что творится въ глубинѣ ихъ ущелій.
Непрерывными цѣпями, дробясь и множась, уходятъ онѣ все дальше и дальше вглубь Центральной Азіи. Мрачной таинственностью и грознымъ безмолвіемъ вѣетъ отъ этихъ могучихъ горныхъ исполиновъ, какъ бы уснувшихъ въ своемъ величіи...
Въ глубокихъ падяхъ и ущельяхъ царствуетъ подавляющее и гнетущее душу молчаніе... Словно ни одно живое существо не населяетъ эти горныя трущобы, поросшія вѣковыми дубами, кедрами, карагачами и тополями, зарослями акаціи, абрикоса, яблонь, дикой розы и душистаго жасмина, затѣйливо перевитыхъ цѣпкимъ виноградомъ и павиликой.
И, точно боясь нарушить ихъ сонъ, безшумно ступая, выйдетъ изъ зарослей медвѣдь, сядетъ на краю обрыва и, тихо покачиваясь на заднихъ лапахъ, любуется гордой красотою своихъ владѣній.
Но между тѣмъ въ этомъ кажущемся безмолвіи горъ, поросшихъ дѣвственнымъ лѣсомъ и камышомъ, кипитъ невидимая жизнь: пугливыя и осторожныя стада кіиковъ, мараловъ, козъ боязливо прячутся въ зеленой чащѣ, готовыя ежеминутно скрыться быстрыми скачками отъ когтей королевскаго тигра, барса, кровожаднаго каплана и голодной стаи забѣжавшихъ со степи шакаловъ. Порою раздается въ этихъ заросляхъ сдавленный вопль жертвы, растерзанной хищникомъ, и снова тихо, снова та же подавляющая тишина.
Дивно хорошо, но и страшно быть здѣсь даже и днемъ, чувствовать эту величественную тишину и сознавать свое одиночество и безпомощность, невольно вздрагивая при малѣйшемъ шорохѣ и шелестѣ лѣса.
Но еще страшнѣе здѣсь ночью, когда изъ сонныхъ долинъ и ущелій, подобно рою сказочныхъ тѣней, подымутся сѣдые туманы и тихо-тихо поплывутъ въ вышинѣ надъ причудливыми очертаніями скалъ, наполняя воздухъ непонятными звуками сказаній о томъ, что случилось въ горахъ въ давніе, старые годы...
Подобно драгоцѣнному сапфиру, окруженному вѣнчикомъ сверкающихъ алмазовъ, раскинулось среди искрящихся снѣжныхъ вершинъ Ала-Тау огромное темно-синее озеро Иссыкъ-Куль („Горячее озеро“). Горы то спускаются къ самой водѣ причудливыми обрывами, поражающими взоръ дикою красотою, то вздымаются изъ неизмѣримой глубины отвѣсными скалами, фантастическими базальтовыми гротами, замками съ башнями, воротами и гигантскими, повисшими надъ самою бездною арками, то принимаютъ видъ какихъ-то волшебныхъ зданій самой замысловатой архитектуры.
Вода въ озерѣ теплая, солоноватая на вкусъ, богата различными минеральными соединеніями, замѣчательно прозрачна и въ зависимости отъ глубины измѣняетъ цвѣтъ отъ нѣжно-голубого до темно-синяго и даже чернаго и считается весьма цѣлебною.
Высокія горы и голубое небо съ бѣгущими по нему бѣлыми облаками радостно смотрятся въ зеркальную поверхность озера, которое, несмотря на свои значительные размѣры (около 200 верстъ длины и до 40—50 в. ширины), рѣдко бываетъ бурнымъ, но зато когда въ ущельяхъ завоетъ вѣтеръ и изъ разсѣлинъ выплывутъ тяжелыя грозовыя тучи и повиснутъ сумрачными тѣнями — страшно тогда озеро! Холодомъ, точно изъ могилы, повѣетъ на васъ отъ потемнѣвшаго озера. Тоскливо замечутся волны и, съ глухимъ рокотомъ разбиваясь о скалы, выносятъ на берегъ человѣческія кости и черепа племени, нѣкогда населявшаго прибрежье.
Изрѣдка, когда утихнетъ буря и успокоится озеро, на берегу находятъ выброшенные изъ нѣдръ его сосуды, обломки оружія и серебряныя вазы...
Красота формъ и художественность ювелирной отдѣлки говорятъ о высокой культурѣ этого народа, исторія и бытъ котораго пока покрыты мракомъ неизвѣстности.
На днѣ его скрыто много тайнъ...
Въ юго-восточномъ углу озера пріютился маленькій городокъ Кара-Колъ, переименованный нынѣ въ Пржевальскъ въ память умершаго тамъ и похороненнаго великаго русскаго путешественника и изслѣдователя Азіи.
Невдалекѣ отъ него въ тихую погоду сквозь прозрачную воду видны поглощенныя озеромъ развалины грандіозныхъ сооруженій и остатки разрушившихся стѣнъ. Изъ болѣе мелкихъ и доступныхъ мѣстъ окрестные русскіе поселенцы извлекаютъ для домашнихъ подѣлокъ прекрасный глазированный кирпичъ, но туземцы и по сіе время питаютъ къ озеру суевѣрный ужасъ и окружили его ореоломъ таинственности, легендъ и преданій о провалившемся нѣкогда городѣ Караколѣ...
Меня всегда привлекали киргизскія народныя сказки про богатырей, про ихъ битвы съ демонами и чародѣями, про раздолье широкихъ степей, про былую славу горъ, и я нерѣдко проводилъ цѣлыя ночи, не смыкая глазъ, слушая бродячихъ сказочниковъ-нищихъ, этихъ самобытныхъ баяновъ горъ и степей.
Въ большинствѣ случаевъ это—безхитростныя по замыслу и исполненію сказки, да еще, при недостаточномъ пониманіи туземнаго нарѣчія, дополненныя собственнымъ воображеніемъ, но иногда среди старыхъ слѣпыхъ дервишей, ревностныхъ хранителей минувшаго, приходится встрѣчать даровитыхъ разсказчиковъ.
Нѣкоторые изъ нихъ умѣютъ передавать легенды съ такой неподражаемой дикціей, что даже жутко дѣлается: дѣйствительность теряется, и картины далекаго прошлаго съ поразительною ясностью выступаютъ изъ тьмы вѣковъ и проносятся передъ глазами...
Особенно одна какъ-то рельефно врѣзалась въ мою память и запечатлѣлась тамъ.
„Давно, такъ давно, что и люди перестали помнить, когда это было, на берегу Иссыкъ-Куля стоялъ мрачный замокъ (Кара-Колъ). Глубокія пропасти и непроходимыя дебри окружали его со всѣхъ сторонъ. Принадлежалъ этотъ замокъ старому хану древняго и могущественнаго рода. Славился ханъ несмѣтными сокровищами и безпримѣрною жестокостью къ своимъ подданнымъ и рабамъ. Слава про хана далеко гремѣла среди горъ, а черная слава про его жестокость разносилась еще дальше... Ханъ не боялся Бога, а глухой ропотъ народа былъ ему не страшенъ, и онъ, слыша, что имя его вселяетъ ужасъ въ самыя неробкія сердца, только гордился этимъ.
Среди сказочной роскоши своего недоступнаго и проклинаемаго всѣми замка, окруженный толпою преданныхъ тѣлохранителей и безмолвно исполнявшихъ его желанія рабовъ, ханъ не зналъ удержу ни своимъ прихотямъ ни своей жестокости.
Несмотря на старость, онъ былъ сластолюбивъ и для удовлетворенія своихъ минутныхъ влеченій не щадилъ никого и ничего. Сотни прекраснѣйшихъ женщинъ Индіи, Ирана, приморскихъ городовъ Ближняго Востока наполняли его дворецъ, гаремъ и аллеи садовъ и считали за счастье исполнить малѣйшій капризъ своего владыки. Но угодить ему было трудно... Не проходило недѣли, чтобы новая красавица не смѣняла прежней, провинившейся и безслѣдно исчезнувшей въ подземельяхъ мрачнаго замка.
Старый ханъ не зналъ ни любви, ни страсти, ни привязанности.
Но однажды до него дошелъ слухъ объ одной дѣвушкѣ неземной красоты, дочери бѣдныхъ кочевниковъ, оставшейся сиротою по смерти своихъ родителей, и онъ рѣшилъ овладѣть ею.
Дѣвушка жила въ нѣсколькихъ дняхъ пути отъ Кара-Кола, въ маленькомъ аулѣ, на берегу горнаго потока, бѣжавшаго по дну живописнаго ущелья.
На всѣ заискиванія и просьбы родственниковъ жениховъ, предлагавшихъ ей въ замужество самыхъ знатныхъ и отважныхъ джигитовъ, она отвѣчала постояннымъ отказомъ: „Я люблю другого! “
Кого любила дѣвушка — никто не могъ узнать, да и сама она того не знала... Она помнила только, что въ одно раннее весеннее утро, когда солнце озарило снѣжныя вершины родныхъ ея горъ, въ прозрачномъ воздухѣ, сіявшемъ изумительною чистотою и напоенномъ ароматомъ распустившихся фіалокъ, ириса и горныхъ лилій, явился предъ нею на бѣломъ конѣ красавецъ-юноша въ ослѣпительной мантіи, затканной лучами золота и пурпура, —и она взвилась вмѣстѣ съ нимъ высоко-высоко надъ синѣющимъ внизу въ легкой дымкѣ утреннимъ туманомъ... Помнила, какъ они съ быстротою вихря неслись въ голубомъ эфирѣ въ недосягаемой вышинѣ, какъ онъ обнималъ ее, цѣловалъ, называлъ своей и, разставаясь съ нею, снялъ съ своей руки кольцо и, надѣвъ на ея палецъ, сказалъ: „Я скоро вернусь! Кольца никогда не снимай, и, пока оно у тебя, никакое несчастье тебя не постигнетъ! “— и сталъ невидимъ...
И теперь, когда посланные ханомъ распростерлись предъ нею съ дарами и выразили волю своего господина видѣть ее въ числѣ своихъ женъ, она съ негодованіемъ оттолкнула ногой драгоцѣнные подарки хана и воскликнула:
— Я люблю другого! И ничьей женой, кромѣ своего возлюбленнаго, не буду!
Сказавъ это, дѣвушка вскочила и побѣжала въ горы въ надеждѣ снова встрѣтить дивнаго всадника и у него искать защиты. Но напрасно она звала, и тщетно стоустое эхо вторило ея зову—онъ былъ далеко и не слышалъ ея. Поздно вечеромъ заплаканная дѣвушка возвращалась домой и уже подходила къ аулу, какъ вдругъ изъ кустарниковъ, росшихъ вдоль дороги, выскочило нѣсколько вооруженныхъ всадниковъ. Дѣвушка вскрикнула и упала. Всадники подхватили ее и исчезли въ темномъ ущельѣ.
Очнувшись, дѣвушка увидѣла себя среди сказочнаго великолѣпія и окружавшихъ ее гаремныхъ женщинъ, въ яркихъ, драгоцѣнныхъ одеждахъ, и поняла, что находится во власти хана, и что спрятаться или убѣжать невозможно, ибо всѣ входы и выходы охранялись множествомъ евнуховъ и воиновъ въ блестящемъ вооруженіи, и она рѣшила скорѣе умереть, чѣмъ стать женою хана.
Но ея обаятельная красота и молодость такъ поразили стараго хана, что, когда онъ, не знавшій никогда и ни въ чемъ отказа, былъ оттолкнутъ неприступной красавицей, онъ, гордый деспотъ, склонился передъ нею.
Онъ окружилъ ее неслыханной роскошью, царственнымъ блескомъ. Но она любила другого, и никакіе подарки, клятвы и обѣщанія стараго хана не могли заставить ее измѣнить своей любви.
— Я люблю другого! — былъ ея постоянный отвѣтъ: — Отпусти меня, если любишь, а твоей я никогда не буду!
Такъ прошла зима, и вновь наступила весна, и все кругомъ проснулось отъ зимняго сна, засіяло, зацвѣло и заблагоухало...
Дѣвушка осунулась, поблѣднѣла, но стала еще прекраснѣе, и красота ея была еще обаятельнѣе. Попрежнему всѣ происки стараго хана были безуспѣшны, попрежнему на всѣ его угрозы и мольбы она отвѣчала отказомъ. Наконецъ звѣрь снова проснулся въ ханѣ, и онъ рѣшилъ силой взять то, чего такъ безплодно добивался своей поздней любовью и подарками.
Онъ снова пришелъ къ ней... Онъ обѣщалъ ей за любовь все, все—даже свободу!..
— Я люблю другого! —былъ прежній отвѣтъ.
Какъ разъяренный звѣрь, бросился ханъ на дѣвушку, но она быстрѣе мысли выскользнула изъ его рукъ и вскочила на подоконникъ высокаго окна... Еще моментъ—и она стояла надъ зіяющею во тьмѣ бездною.
— Нѣтъ, ханъ, я не буду твоей! Никогда! Никогда!
И съ громкимъ проклятьемъ, разнесшимся стонущимъ звукомъ подъ высокими сводами залъ мрачнаго замка, дѣвушка бросилась внизъ. Задрожали неприступныя гранитныя стѣны, рухнули высокіе своды, и провалился въ преисподнюю мрачный замокъ стараго хана.
А на мѣстѣ его среди темныхъ утесовъ засверкало голубое, какъ небо, и чистое, какъ хрусталь, озеро...
Подъ серебристою поверхностью озера въ тихіе лѣтніе вечера, когда солнце садится въ горахъ, видны стѣны сказочнаго замка, съ высокими лѣпными минаретами, золотыми куполами, причудливыми амбразурами ярко освѣщенныхъ оконъ, и, точно звонъ серебряныхъ колокольчиковъ, въ этомъ подводномъ царствѣ раздается порою въ теплыя лунныя ночи чарующее, полное безпредѣльной грусти, пѣніе подводной феи, красавицы-дѣвушки, и звуки этой пѣсни разносятся далеко-далеко по спящимъ ущельямъ... Она поетъ въ своей пѣснѣ исторію мрачнаго замка и оплакиваетъ свою погибшую любовь, и грозными, могучими аккордами вторитъ ей эхо и далеко разноситъ ея проклятье насилью:
„Нѣтъ, ханъ, я не буду твоей! Никогда! Никогда! “
Пройдутъ года, быть-можетъ столѣтія, и пытливая рука науки приподыметъ надъ озеромъ таинственную завѣсу легенды и разскажетъ нашимъ потомкамъ о томъ, что скрыто на днѣ его, а пока о немъ будутъ пѣть свои былины полудикіе кочевники и съ тоской вспоминать, сидя вокругъ тлѣющихъ костровъ, былое величіе горъ...
Содержание №6 1911г.: ТЕКСТЪ. Выборъ. Повѣсть И. Потапенко. (Продолженіе).—На „послушаніи“. Разсказъ Г. Т. Сѣверцева-Полилова (Продолженіе).—„Иссыкъ-Куль“. Путевой набросокъ С. Гуцулло.—Природа и искусство летанія (Очеркъ).—М. М. Стасюлевичъ—Семирѣченское землетрясеніе — Борьба съ зеленымъ зміемъ (Вопросы внутренней жизни.)—Къ рисункамъ.—Объявленія.
РИСУНКИ. Въ перелѣскѣ.—Одинокія.—Теща.—Международная художественная выставка въ Брюсселѣ (5 рисунковъ).—Семирѣченская область (11 рисунковъ).— Природа и искусство летанія (12 рисунковъ).—М. М. Стасюлевичъ.
Къ этому № прилагается: 1) „Ежемѣс. литерат. и популярно-научныя приложенія“ за февраль 1911 г., 2) „ПАРИЖСКIЯ МОДЫ“ за «Февраль 1911 г. съ 54 рис. и отдѣльн. лист. съ 29 черт. выкр. въ натур. велич. и 13 рис. для выжиганія по дереву.
г. XLII. Выданъ: 5 февраля 1911 г. Редакторъ: В. Я. Светловъ. Редакторъ-Издат.: Л. Ф. Марксъ.
